25 ноября 2007 года. 13:37.

Фу, мама не заметила, что я пишу. Тетрадь я спрятала под подушку. Она вообще не любит, когда я пишу. Не знаю, почему. Она боится, что я пишу заявление. Но мне только четырнадцать, какое заявление? В милицию. Да и с каким текстом, и с какой просьбой? Моя очередная маменька боится правоохранительных органов. Потому, что, насколько я поняла, удочерение детей было незаконным. Не знаю, какими путями, но как-то же ей удалось удочерить.
Мама вошла в комнату, вытащила градусник и посмотрела на него. В её лице явно виднелось недовольстве и ярость. Она не любила выхаживать своих приёмных детей, не то, что родных. Хотя родная дочка у неё тоже была. Ей звали Олетта. Эта красивая, голубоглазая блондинка. Очень добрая и милая. В первые дни моего пребывания в доме новой маменьки, она рассказала, как следует себя вести и остальное. Вот и после того, как мама ушла, Олетта прибежала ко мне. Она просто говорила и говорила со мной. Мне было так приятно. Ведь это единственная девочка, которая общалась со мной. Если бы не она, я бы и вовсе забыла речь, хотя я и так плохо разговариваю. Не знаю, почему, но никому не было до меня дела. Неужели я настолько ужасна? Я подошла к зеркалу и ахнула, увидев своё отражение. Я была действительная ужасна. Мои русые волосы скатались в комки и засалились. Под моими глубокими, синими глазами видели мешки. Лицо приобрело желтоватый оттенок. Я была истощена. Мне было плохо. Вот почему на меня не обращали внимания. Хотя…по виду можно понять, как я себя чувствую. Такое впечатление, что всё, внутри меня сжигается с невероятной скоростью. Мне больно. Что же…я увядаю на глазах, а  от меня ничего не остается. Это самое обидное. Я ухожу из жизни (да, да, именно так, я умираю), а меня никто не будет помнить. Вернее, я не умираю, я чувствую себя умирающей, не политым цветком.
Ох,…прости, дорогой дневник не могу писать, очень болит голова и меня тошнит. Вечером напишу, ты только жди.

26 ноября 2007 года. 18:20
Прости. Что не написала. Не могла. К вчерашнему вечеру мне стало хуже, и меня отвезли в больницу. Не знаю, по пути я теряла сознание, но помнила одно: слёзы. Олетта плакала. Ей было меня жаль. Эти слёзы я себе никогда не прощу. Не люблю, когда другие плачут, особенно из-за меня. Мне словно воткнули нож в сердце. Но…меня положили в больницу. Потом врач вышел. После этого, прошло всего несколько минут, как я услышала плач. Это опять Олетта. И мне было так плохо. Я бы всё отдала, что бы она больше никогда не плакала. Мне было плевать на здоровье. Боже, как болит голова. Но, все же я пишу. Не знаю зачем, с Олеттой мне больно разговаривать, стыдно смотреть в глаза этой красивой девочке. Я причинила ей боль. Ненавижу себя.
Все же я пишу. Просто…я не могу…я…мне нужно где-то изливать свои чувства. На людей я не могу, они все - равно меня не слышат. Либо просто не хотят. Тем более не хочу утомлять их. Я одна из миллиона, да мне плохо, но таких людей, как я очень много. В общем, я хочу, что бы ты, дорогой дневник, хранил эти записки, возможно, кто-нибудь…хоть кто-нибудь их прочитает, и узнает, что когда-то, на свете жила девочка Маша. Найдут этот дневник, откроют его и начнут читать мои записки, начнут понимать, что со мной было, как мне было плохо. Но, прошу заметить, я не жалуюсь. Я просто говорю. Может быть, эти люди оставят тебя, милый дневник у себя и будут перечитывать каждый день, хватая слово за словом, а может просто разорвут, и сожгут на огне. Зачем он им? Просто ничтожная книжонка, никому не нужная, тем более, эта Машка уже умерла. Я очень надеюсь, что ты сохранишься, даже, когда меня не станет. Ты мне очень помогаешь. Со дня на день я ели удерживаю себя, что бы не закричать, на мать. Мне больно. Мне плохо. Но,…но ты мне помогаешь. Очень. Спасибо. Все же, в какой – то степени, я благодарна матери. Она навещает меня каждый день, иногда приносит еду. Но иногда просто спрашивает как я и убегает на работу. Иногда мне кажется, что все же она меня любит. Потом приходит Олетта. Мне все - равно очень тяжело смотреть в ее небесные глаза. Часто они накрыты тонкой, мокрой пеленой. Она подолгу сидит со мной. Вот, например, она только что ушла. Она рассказывает мне, как в доме, что нового, всегда интересуется моим самочувствием. Часто приносит еду. В основном яблоки и апельсины. Она знает, как я обожаю фрукты. Иногда приносит суп, а вчера, например, принесла картошку и куриную котлету. Второе я просто обожаю. Но, врач сказал, что мне пока нельзя, мне собираются вырезать аппендицит. Я была так расстроена. Такое впечатление, что с каждым днем мне можно все меньше и меньше. Ох…
Сейчас я лежу в кровати, смотря на потолок. Я плачу. Мне больно и плохо. Ладно. Мне сейчас хуже. Пока, спокойной ночи, мне захотелось спать. Обязательно напишу, когда проснусь. Пока…

27 ноября 2007 года. 21:30
Приветик. Прости, что не писала раньше, просто не могла. На этот раз, дорогой дневник, могу тебя обрадовать. Я иду на поправку. Мигрени уменьшились, редко появляются и быстро проходят. Я лечу их только сном. Часто сплю. И мне снятся сны. Часто снится радуга, солнце и облака. Иногда собаки. И все такое…светлое, красивое,…но самое главное…я влюбилась. Да. Он…он чудесный. Его привезли вчера ночью, где–то часа в два ночи, на соседней кровати появился ОН. Врачи положили его на кровать и ушли. Его накрыли одеялом, и он сразу же уснул. Проснулся он раньше меня, часов в семь, а я в десять. Как только я открыла глаза, так увидела его улыбку. Такую…простую, нежную, ласковую. Он улыбался, а его зеленые глаза светились. Весь день мы разговаривали. Так мило. Я узнала, что ему пятнадцать лет, и зовут его… Ваня. Да. Я так люблю это имя. Оно такое…простое. Никаких там Анатолиев не надо, лишь Иван.…Когда я спросила, почему он тут, он потупил глаза и сказал, что отравился. Я ему, естественно, поверила, у меня не было причин для обратного. В общем, мы прекрасно провели несколько часов вместе. Часто смеялись, он был такой смешной. Мы жили далеко друг от друга, но судьба свела нас в этой больнице. Я бы все отдала, что бы остаться здесь подольше. И меня оставили еще на два месяца. А потом, я узнала, что и Ваню оставили на такой же срок. Я была неописуемо счастлива. Мы были с ним одни в целой палате, я даже спрашивала у врача, не подселят ли к нам еще кого-то, а он лишь улыбнулся и сказал, что мы будем одни в палате. А теперь про мое здоровье. Я чувствую себя намного лучше, но не встаю с кровати. Ваня же ходит, приносит обеды и себе, и мне, за что я ему очень благодарна. Он чудесный. Я не понимаю, как я жила без него, и понимаю, что без него я загнию заживо. Кстати, завтра у меня день рождения. Завтра я стану на год старше. Мне будет пятнадцать. Услышав это, Ваня очень обрадовался. Но не поздравил. Я не обиделась, прекрасно понимаю, что поздравлять заранее, плохая примета. Буду безумно рада, если завтра он поздравит меня. Как же я его люблю! Обожаю. Но не думаю, что он чувствует тоже. Что ж.… Сегодня приходил его мама. Отличная, добрая, ласковая женщина. Ваня дал ей своих денег и прошептал ей что-то на ухо. Она лишь кивнув, поцеловала его, попрощалась со мной и ушла. За эти пару часом мы с Ваней стали близкими друзьями. Мы много о чем говорили, рассказывали анекдоты, смеялись. Впервые за долгое время на моем лице появилась улыбка. Я так ждала ее, но не было повода улыбнуться. А теперь, думаю, буду делать это каждый день, каждую минуту. Потому что ОН рядом. Сегодня опять пришла Олетта. Мы с ней мило поговорили. Она очень обрадовалась, услышав, что мне лучше. Тогда Вани не было в палате, и я рассказала Олетте о нем. Рассказала, что он вернул меня к жизни, рассказала, о том, какой он чудесный, нежный, ласковый, заботливый парень, рассказала, как я его люблю. Олетта очень порадовалась за меня. Она положила на мою тумбочку пакет с яблоками и, поцеловав меня, ушла. Что ж…сейчас уже поздно, но…Ваня…он…заснул. Он ПОЦЕЛОВАЛ меня и заснул. Да, возможно, я себе нафантазировала, но он чмокнул меня в щеку и пожелал спокойной ночи. Он поцеловал меня. Кажется, я теряю сознание от счастья. Боже, как я счастлива. А сейчас, я посплю, мне нужен отдых. Спокойной ночи, милый дневник.

28 ноября 2007 года. 16:28
Приветик, дорогой дневник. Боже, это самый счастливый день в моей жизни. Я готова улететь от счастья на седьмое небо. Сегодня день моего рождения. Я не ожидала, но сегодня меня поздравили все мои знакомые. Вернее, близкие знакомые. Например, мама меня поздравила и подарила мне дешевую заколку. Это, конечно не самый роскошный подарок, но я не привередничаю. Спасибо, что она не забыла, что сегодня родилась я. Мне все - равно очень приятно. Очень. Очень. Олетта подарила мне красивое платье. Я не очень люблю юбки и подобные им вещи, но это было очень красивое. Блестящее. Но самое приятное, что она купила мне его на свои деньги. Пусть оно не было от кутюр, пусть не было супердорогим, но оно было от чистого сердца. Тем более, такое красивое. С золотыми бабочками на серебряных ромашках. Акуалетта и Офелия подарили мне два, не особо красивых, но теплых, шерстяных шарфика. Я всех их поблагодарила. На моих глазах стояли слезы. Слезы счастья. Это был самый праздничный день в моей недолгой жизни. Это был просвет в моих темных четырнадцати годах жизни. Как же мне приятно. Ведь мне казалось, что эти люди не любят меня, за исключением Олетты. Но, оказывается, я ошибалась. А может, и не ошибалась, может мать и две приемных дочерей хотели произвести подобающее впечатление на персонал больницы. Но на счет Олетты, я уверена: она сделала это совершенно искренне. Я так ее люблю,…но главный подарок мне достался от Вани. Странно, мы знакомы с ним меньше дня, а он все-таки подарил мне подарок. Самый дорогой и нежный. Ваня подарил мне котенка. Я давно мечтала о нем, о пушистом, теплом существе, которого я буду любить, и которое будет любить меня. Существо, которое не забудет меня. Даже после моей смерти. Он будет помнить меня. Этот пушистый, нежный, черно-белый комок с желтыми, наивными глазками и розовым носиком будет помнить меня. Потом меня поздравили и доктора и медсестры. Все, как бы это не казалось странным, желали здоровья. Лишь Олетта с Ваней пожелали любви счастья А потом, мы стали праздновать. Врачи принесли напитки и еду, вкусно было. Но, после вручения Ваниного подарка, моя мать как-то поникла. Завидовала? Нет. Просто ненавидела кошек. И виной была тому не аллергия. Она не хотела животных дома. Когда я вернусь домой, она выкинет бедняжку за дверь. Но я этого не позволю. Устрою его в хорошую  семью. Но, я все – равно никому его не отдам. Потому что я обожаю кошек и потому, что мне его подарил ОН. Кстати. Послезавтра мне вырезают аппендицит. Врач сказал, что операция не серьезная, но иногда бывают случаи…тогда он не договорил, а лишь ушел. Мне стало как-то не по себе. Что ж, операция легкая. Ладно, я немного посплю, голова разболелась. Обязательно напишу, когда проснусь. Жди, дорогой мой.

28 ноября 2007 года. 17:44
Здравствуй, хранитель моих чувств. Ты знаешь, я даже не знаю с чего начать. Но ничего примечательного в моей жизни не произошло. Мигрени – сон – мигрени. Одно и тоже. Но единственный просвет в моей жизни лежит на соседней кровати. Он устал. Вчера у него  так заболела голова. Ему нужен отдых. Я это понимаю. Конечно, я бы все отдала за то, что бы он проснулся в хорошем настроении, бодром здравии, и мы бы опять разговаривали-разговаривали ... но, конечно, я понимаю, ему нужен отдых. Я каждый раз улыбаюсь, смотря на его спящее состояние. Он часто улыбается во сне. А его улыбка переносится на мои губы. Пока он и мой пушистый друг, единственные факторы моих улыбок. Как же я их люблю. Пока Ваня спит, я играю с котенком от скуки. Этот малыш такой забавный. Я нашла ленточку и привязала к ней одну резинку. И стала быстро водить около лапок котенка эту конструкцию. Он сначала с большими глазами наблюдал за движениями ленты. А потом его лапки стали ловить ее. У него это здорово получалось. Котенку было весело, ведь в больнице так скучно. Все лежат, и поиграть не с кем. Вот я и сделала ему игрушку. Ведь по себе знаю, как скучно находиться в этих стенах. А сейчас мне надо назвать его. Как? Я не знаю. Как бы не хочется никаких Васей, но с другой стороны, не хочется Бонифациев. Хочется чего-то благозвучного, нежного, такое имя, всякий раз, который, произнося его, я вспоминала того, кто сейчас спит на соседней кровати. Но какое имя может напоминать мне Ваню? Говорят, что называть животное имя человеком не очень хорошо. Да я и не хочу. Но, все же хочется чего-то не обычного, чего-то такого…мм…как бы сказать…такого, что бы, когда я звала котенка есть, то всегда бы вспоминала эти русые кудри и глубокие глаза, эту нежную улыбку и красивые черты лица. Черт. Я так его люблю. Я жить без него не могу. Мне становиться плохо, когда он уходит, даже на пару минут, мое сердце начитает ныть и стонать. Я хочу быть с ним. Он – мое все. Ну, или большая часть моего всего.
Так как же мне назвать малыша?.. Ва…Ви…Ву…хочется на «В». Думаю, не стоит объяснять почему, да и рука затекла много писать. Ва…Ване…Ванесс. Точно. Ванесс. Красивое, благозвучное имя. Когда я произношу его, в моих глазах все сладко мутнеет, думать я не могу, весь контроль охватывают чувства. Ванесс, Ванесс, Ванесс…Боже, это так напоминает мне его, ох…уже пять вечера…опять хочу спать, ты уж прости, дорогой. Ого, кажется и мой Ванечка просыпается. Мой ангел. Хранитель моих чувств. Обожаю его. Не могу без него. Не представляю, как жила без этих ласковых голубых глаз и красивых русых волос. Я просто не могу наглядеться на него. Конечно, я не таращусь на него, как лягушка, просто мельком смотрю, хотя с каждым разом хочется еще и еще. Но я сдерживаю себя, ибо боюсь, что он обидится на меня. Мне просто страшно думать о том, что будет, когда мы выйдем из больницы…я…не смогу жить без него. Но, я не хочу думать о плохом, мне нужно успокоиться, послезавтра операция. Фу, как-то не по себе. Мне никогда не делали операцию, даже, как-то страшновато. Хочется, что бы Ваня присутствовал при ней. Глупо, знаю, но…мне хочется быть с ним каждый миг. Я не могу без него.
Ладно. Прости, мне вновь становится хуже. Это уже так надоело мне, да, и, наверное, тебе. Я понимаю, как неприятно носить в себе мысли. Почти нет позитива. Это печально.
Ну, все, пожалуй, у меня затекла рука, и я просто устала. Сейчас буду говорить с ним. Ох,…это великолепно. Настроение сразу поднимется, а если и самочувствие, то приду и напишу. Жди. Пока.

29 ноября 2007 года. 22:45
Ночь окутала нашу больницу. Несмотря на то, что ноябрь в этом году весьма теплый, относительно последнего месяца осени, все равно в нашей палате холодно. Даже тумбочки, стены и одеяло замерзли, не говоря уже о троих обитателях палаты: Ванесс дрожит у моей груди под одеялом, Ваня, кое-как уснул, но во сне вздрагивает. Мне тоже очень холодно. Я одела на себя почти всю одежду, но не помогает. Холодно. Еще болит голова. Но единственное, что я сейчас могу и хочу делать, так это изливать чувства на твоих страницах. Почему? Не хочу затруднять жизнь моего Ванечки своими проблемами, а беседа с котенком и вовсе выглядит странно. Спасибо тебе. Ты столько для меня сделал. Много раз ты меня спасал от участи быть выпоротой матерью, ибо я могла сорваться, но, с твоей  помощью, я каждый раз брала себя в руки, ибо все чувства и переживания были запечатлены на твоих страницах. Сегодняшний вечер и ночь я хочу провести с тобой, мой любимый и дорогой дневник, несмотря на мучительную мигрень, что так немилостиво разрывает мою голову на осколки и на холод, который пробирает наши тела. Мне хочется хоть как-то выразить свою признательность к тебе. Я подумала над этим, но, прости, ничего не придумала. Я продолжу писать на твоих страницах.
Что ж…»Крепись, Машка, завтра тебе делают операцию» - мысленно подбадриваю я себя. Страшно. Честно, мне страшно. Я боюсь, что мне сделают что-то не так. Я боюсь видеть ЕГО сегодня в последний раз. А что если меня завтра уже не будет? Это страшно, как я уже и говорила. Вот сейчас сижу и смотрю на него, на глазах стоят слезы, а внутри все бурлит и скребет. Я так люблю вас всех: Ваню, тебя, Ванесса, Оллету…вы самые дорогие мне существа в мире. Лучше вас нет. И не будет. Люблю вас. Спасибо вам. Спасибо за то, что внушаете в мое сознание жизнь. Спасибо за то, что заставляете жить. И только из-за вас я еще здесь. Спасибо. Большое. Ну, даже не знаю, что и написать.
А…точно.
Вчера мы, конечно, разговаривали с Ваней. Боже, это было что-то. С ним так весело, интересно, но, похоже, он понимает, что я люблю. Я сначала пыталась скрыть это, но, чувств не скрыть. Иногда мне хочется просто кричать от эмоциональной нагрузки. Мне хочется сказать всему миру, как я его люблю. Как он мне нужен.
В общем, вчера мы с ним разговаривали больше обычного. Он рассказывал о себе, о своей школе и о многом другом. Мне было интересно его слушать, хотя при каждой улыбке мое сердце таяло от обожания. Я тоже рассказывала о сестрах, о матери, о моей признательности к нему,…когда Ваня слушал последнее, его глаза блестели каким-то теплом. От этого в моей душе все перевертывалось вновь и вновь.
Вроде все. Мы разговаривали до данного момента, а потом, он сказал, что устал, поцеловал меня в щеку и уснул. Я чувствую, что не могу без него. Мне больно, когда его нет рядом, даже, страшно представить что будет, когда я выпишусь из больницы. Просто страшно. Я хочу быть с ним. Он – огромный, недостающий кусок моего сердца. И если я потеряю Ваню, я потеряю свой огромный кусок сердце. И боль будет постоянно пульсировать во мне со страшной силой.
Прости, больше не могу говорить о боли. Просто становится страшно. Я боюсь операции. Боюсь в последний раз держать ручку и писать на твоих страницах, дорогой дневник. Боюсь чувствовать тепло Ванесса в последний раз. И боюсь видеть ЕГО в последний раз. Я…я чувствую, что без него не могу. Что ж, все пошло по старому сценарию, название которому - Боль…. Хех…что ж, я хочу спать, понемногу согреваюсь. Пожелай мне удачи, дорогой дневник. Я надеюсь, что завтра могу взять ручку в руки и, с любовью погладив твои страницы, сделать новую заметку. Очень надеюсь и жду, когда, наконец, пройдет эта операция. Хочется, что бы это все прошло быстро…и… знаешь что? Я приняла решение. Я признаюсь Ване в своих чувствах сразу после операции. Да. Просто…уже так сложно сдерживать чувства. Мне кажется, что я не смогу молчать до момента моей выписки. Я должна ему это сказать. Я считаю, что, даже, обязана. Страшно. Еще страшнее, чем на операцию. Завтра у меня день страхов. Да…забавно звучит. Что ж, я пошла. Люблю и целую тебя, мой дорогой, пожелай мне удачи и жди меня, именно этим я и буду держаться.…Пока…

30 ноября 2007 года. 13:47.
Пишет не Кузьмина Мария Борисовна, а гл. врач, т.е. проводящий операцию девушки. Мое имя, отчество и фамилия будут указаны в конце сией заметки. Итак. Хотел написать всего несколько слов. Случилось ужасное. Мария скончалась на операции. Ее организм был слишком слаб для перенесения операции. Это очень редкий случай. Такое случается с каждым тысячным пациентом. Откуда я знаю про дневник? Сосед по палате Марии, Иван, едва сдерживая слезы боли, вспомнил, что Маша что-то постоянно писала в тетради. Осмотрев тумбочку покойной, я нашел эту тетрадь. Немного не ловко в ней писать, как бы, ее личные заметки, но, я, Богом клянусь, не читал этих заметок. Я лишь хотел сообщить о происшествии на этих страницах. Мне кажется, что Маша оставила здесь кусочек себя, своего сердца, своей души. И, пока этот дневник в целости и сохранности, она жива. Решать судьбу дневника можно лишь родным покойной. Но, сейчас не об этом. Последними словами Маши являлась фраза: «Ваня…я…люблю…тебя…»
Думаю, между ней и ее соседом воцарилась дружественная, и, даже больше, обстановка. Надо будет сказать об сием происшествии Ивану. А о смерти Маши были извещены ее родные.

                                                                        -С Уважением, Юрий Олегович Валун.

5 декабря 2007 года. 16:58

На этот раз в сием дневнике пишет не глав. Врач больницы номер сто сорок восемь, а подполковник милиции Южного Административного Округа Пашкевич Валентин Ефимович. Должен сначала пояснить, зачем я сейчас пишу на этих страницах. 30 ноября 2007 года на операции в больнице номер сто сорок восемь при вырезании аппендицита скончалась Кузьмина Мария Борисовна. Собственно, ничего подозрительного в сием происшествии не было замечено, однако за ним прошлась цепь не слишком благоприятных событий. 3 декабря 2007 года к нам поступил звонок, о замеченном человеку в Южном Административном Округе, который прыгнул с двенадцатого этажа сто сорок восьмой больницы. Исход был летален. Покойный сразу же скончался. Однако, что любопытно, это бы сосед по палате Марии Борисовны. Свидетели, все как один утверждают, что покойный прокричал слова любви перед смертью. И они были обращены к покойной Марии Борисовне. Возможно, он не вынес боли, которую оставила в его сердце весть о смерти Марии. А что еще интересней, так это то, что маленький пушистый котенок по кличке Ванесс, хозяйкой которого являлась Мария Борисовна, на днях был разорван в клочья стаей голодных дворовых псов. Все считают это случайностью, но, лично я считаю, что и малыш не вынес потери. Ибо, стал бы он выходить из теплой больницы с вкусной пищей и ласковым персоналом? Он шел на верную гибель. Он это знал. Он любил ее.

Оставил эту запись, просто для того, что бы сия тетрадь носила в себе Несчастную Любовь Марии Борисовны.

                                        -Подполковник милиции ЮАО Пашкевич Валентин Ефимович.

*18 декабря 2007 года этот дневник сгорел по неизвестным причинам. Как Всегда. Все не ясно.*